Игорь Афанасьев - <a href="/cdn-cgi/l/email-protection" class="__cf_email__" data-cfemail="29796168677d66646965667f6c076a6664">[email protected]</a> (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)
Двумя трамваями добирались до Политехнического института и шли пешком в глубину огромного парка, где располагались ухоженные двухэтажные дома профессуры.
Дед Иона заведовал кафедрой черчения.
А еще он был автором учебника «Начертательная геометрия», по которому — «училась вся страна».
Этот дед был могучего телосложения и сурово поглядывал из-под невероятно густых бровей на формального внука, когда Филе разрешалось переступить порог рабочего кабинета. Нельзя было назвать и этого дедушку разговорчивым, но в кабинете было столько интересных вещей, что Филя и не надоедал лишними вопросами.
Чаще всего он получал в руки футляр от огромного полевого бинокля, доверху заполненный орденами и медалями. Пока дед молча пыхтел «Казбеком» и тыкал красным карандашом в громадные листы бумаги, Филька доставал из футляра тяжелые красные звёзды, несколько блестящих орденов с красивыми камешками по краям, а также многочисленные круглые бляхи с каким-то усатым дядькой на лицевой стороне.
Прокалывать рубашку и надевать награды не разрешалось.
— Чужих наград на грудь не вешай, свои заслужи. — Иона гасил папиросу, собирал ордена и медали в хранилище, и они оправлялись в столовую, где уже выставляла на стол дымящийся украинский борщ домработница Феня.
В голодном тридцать третьем году бабушка Надя подобрала на улице Киева опухшую от голода крестьянскую девочку. Некрасивая, безграмотная, сбежавшая из своей деревни после того, как озверевшие от дикого голода родичи съели её младшего брата, Феня выжила и навсегда прижилась в профессорском доме. Все попытки деда отправить её на учёбу или на работу заканчивались безуспешно, она шарахалась от любого скопления людей и теряла способность говорить и ориентироваться. Пережитое в голодомор навсегда отложило неизгладимую печать на её психику, и она чувствовала себя в безопасности только в доме. Читать она не выучилась, в клубы и кинотеатры не ходила, а долгие вечера, после всех хлопот по хозяйству, коротала с иголкой и цветными нитками в руках, вышивая на плотном белом полотне фантастические по красоте узоры. Всё вышитое она дарила бабушке, а бабушка складывала полотна на дно самого настоящего сундука с железными углами.
Первые телевизоры разительно изменили жизненные удовольствия Фени, и теперь её невозможно было оторвать от наполненной глицерином линзы, но при этом она умудрялась не прекращать своей филигранной работы, и сундук неуклонно пополнялся новыми работами.
И еще одна странность была присуща Фене.
Гуляя с Филькой в парке и завидев толстогрудых голубей, которым бросали хлеб благообразные жёны и вдовы профессуры, она приходила в тихую ярость, начинала шептать нечто злое и быстрое, хватала Фильку за руку и уводила в другой конец огромного парка.
Обеды готовила она фантастические, но особенно удавался ей украинский борщ.
По пути в столовую дед распахивал дверцу огромного белого холодильника «ЗИЛ» и вынимал оттуда запотевшую поллитровку «Московской», а Феня ставила перед ним два необычных сосуда. Один из них представлял из себя бело-голубую фаянсовую кружечку с серебряной крышкой, а второй — тяжёлую рюмку из горного хрусталя.
Это были немецкие трофеи.
Дед наливал водку в кружку, двумя глотками выпивал содержимое и с аппетитом уминал густое произведение кулинарного искусства. Затем он выкуривал папироску, остатки водки выливал в переливающуюся всеми огнями радуги рюмку и приступал к вкусному мясу с грибами лисичками. Трапеза завершалась чаем с лимоном, который пили из тонких стаканов в красивых подстаканниках.
После обеда дед отправлялся на получасовой отдых в кабинет, а Филя попадал под опеку бабушки. Она запускала его в большой зал, где главными достопримечательностями были: красивое немецкое фортепьяно, на котором можно было побрынькать, и невероятной красоты фруктовая ваза на столе. На толстую фарфоровую ногу вазы были нанизаны пять разновеликих блюд: в самом большом, нижнем, лежали гроздья винограда, в следующем, поменьше, золотые груши и яблоки, еще выше — нежные персики, а в двух самых верхних уровнях — экзотический инжир, а в зимнее время — изюм и вяленая узбецкая дыня. На самой вершине пирамиды красовалась фарфоровая фигурка пастушки, навеки застывшей в классическом балетном «па».
На многочисленных фотографиях в альбомах в таких же позах была изображена и бабушка Надя. До своих многочисленных браков она успела закончить балетную студию Мордкина и собиралась служить в императорском театре. Но революция всё переставила с места на место, и бабушке пришлось выйти замуж за простого, но зажиточного церковных дел мастера. Во-первых, чтобы утаить шляхетно-польское происхождение, а во- вторых, чтобы просто не умереть с голоду.
Так появилась на свет старшая дочь, мама Фили.
От следующего мужа, который был министром нового государства рабочих и крестьян, бабушка успела родить ещё одну дочь, Тамару, но сознательные рабочие очень скоро расстреляли министра, и бабушка стремительно вышла замуж за одного из его друзей, бравого красавца инженер-лейтенанта, от которого родила третью дочку. За поповское происхождение и обучение в царском инженерном корпусе третьего мужа тоже должны были расстрелять, но учитывая большие научные заслуги, в частности, написание чрезвычайно важного для страны учебника, «врага народа» лишь сослали на строительство Луцкого оборонительного рубежа.
Ещё один раз наука спасла жизнь семьи уже после войны, когда органы вспомнили, что герой-полковник, прошедший всю войну от первой тревоги до парада Победы, слишком много знал о том, кто и как взрывал мосты и улицы красавца — Киева при отступлении в сорок первом.
Друзья-однополчане успели предупредить Иону, и он попрятал дочерей в разных концах огромной страны. Так оказалась на Дальнем Востоке в наёмных рабочих старшая, в военном городке на Кубани, средняя и лишь жена и совсем маленькая Светлана остались в Киеве, в ожидании чуда.
И чудо явилось.
Телеграммой от самого Мао Цзедуна в адрес Политбюро ЦК КПСС, в которой он поздравлял братский советский народ, а также автора и переводчика на китайский язык учебника «Начертательная геометрия» с первым изданием книги в Китае.
Китайский народ шёл к великой цели путями, указанными Великим Кормчим с помощью бывшего царского офицера, который, кроме немецкого и латыни, в своё время очень кстати выучил в инженерном училище китайские иероглифы, два из которых начертали на его судьбе приговор — «жизнь».
Деду дали кафедру в Киевском политехническом, служебную квартиру и машину с шофёром. Приемным дочерям, вернувшимся в Киев с мужьями и детьми, дали прописку и по комнате в коммуналке в доме номер двенадцать по улице Большой Житомирской.
Дом был старый, добротный, до революции в нем жили купцы, врачи и стряпчие, занимая по шесть-восемь комнат с высоченными окнами и лепными потолками. Потолки и лепка остались в прежнем великолепии, а вот в каждую комнату, еще в двадцатых годах, пролетарии втиснули по одной отдельной семье. Самое большое помещение превратили в общую кухню, в коридоре настроили деревянных сарайчиков, в которых хранили дрова, уголь и всякий хлам, и даже туалет построили отдельно от ванной комнаты.
Правда — один на шесть семей.
Жилищный вопрос из года в год становился все острее, и в пятидесятых годах обладатели комнат в центре города Киева считались состоятельными людьми.
Одним из состоятельных стал и Филька.
За мощной дубовой дверью квартиры номер четыре образовался странный мир очень разных семей, помещенных под одну крышу волею судьбы, пролетарской революции и управдома.
В первой комнате, справа от входных дверей, поселилась мамина сестра Тамара с мужем Павлом и дочкой Наташенькой. Павел и Тамара служили в армии, он был бравым офицером-летчиком, а Тамара телефонисткой в штабе округа. По утрам Павел правил острую немецкую бритву на толстом ремне и подпевал бодрому маршу из радиоточки:
А для тебя, родная, есть почта полевая.
Прощай — труба зовёт! Солдаты — в поход!
Высокий красивый Павел привлекал внимание всех женщин на свете и успешно пользовался этим вниманием. За красоткой Тамарой в штабе округа тоже увивались всякие хлыщи, и время от времени в молодой семье вспыхивали противоречия, в результате которых Павел гонялся за Тамарой с ремнём в руках, а та вынуждена была удирать к старшей сестре за помощью и временным убежищем.
Крик стоял невероятный.
К вечеру все успокаивались, и папа с мамой отправлялись к Тамаре «пить мировую» и кушать картошку с «ящиковой» селёдкой, а детям выдавалась плитка шоколада «Гвардейский». Главной проблемой в этом случае становилась не несмышленая двоюродная кроха Наташка, а старшая Верка, ибо плитка немедленно делилась по её усмотрению и совершенно несправедливо, с точки зрения Фили.
